Методическое сообщение на тему: "Два религиозных мировоззрения в музыке: Бах и Гендель"

ДВА РЕЛИГИОЗНЫХ МИРОВОЗЗРЕНИЯ В МУЗЫКЕ: БАХ И ГЕНДЕЛЬ.

Оба они - и Бах и Гендель - были глубоко верующими христианами, правда, принадлежащими к разным протестантским течениям.
Бах был лютеранином, Гендель творил в англиканской среде.
Но и в том и в другом случае религиозные идеи и тематика музыкальных произведений были для них не просто художественным материалом для сочинения кантат, ораторий, месс и "страстей", но фундаментом их творчества, источником вдохновения, без которого они, безусловно, никогда не написали бы такой музыки.
И Бах и Гендель неоднократно выражали на словах собственное религиозное мировоззрение, подчеркивая, что музыка является для них прежде всего способом духовного единения с Богом, что композиторство - в первую очередь образ деятельной молитвы, христианского исповедания собственной веры.
Бах любил подчеркивать, что подлинная и конечная цель музыки - служение славе Божией и совершенствованию человеческого духа.
Гендель, при написании знаменитого "Аллилуия" из "Мессии", припомнил известный образ из 2 Послания к Коринфянам апостола Павла, свидетельствовавшего, что тот в духовном озарении был восхищен Богом до третьего неба - неясно только в теле или духовно. Гендель говорит о том, что нечто подобное ощутил и он сам при сочинении "Аллилуия": "Был ли я во своей плоти или вне ее, мне не ведомо. То ведомо Богу".
И все же оба они обладали собственными неповторимыми религиозно-мировоззренческими особенностями. Здесь они во многом - почти антогонисты, воплощавшие два весьма своеобразные подхода к христианству.
То, что Бах и Гендель - композиторы очень разные, хотя и подобные двум огромным каменным глыбам, на основании которых держится музыкальный небосвод культуры XVIII столетия, очевидно для всякого, кто занимался изучением их творчества. Однако причина их коренного взаимного отличия, их мировоззренческого своеобразия ясна далеко не каждому.
Причина их тесной взаимосвязи, и, одновременно, противопоставленности в музыке лежит в области религиозных убеждений обоих композиторов. Да, оба они христиане, но христиане очень разные.
Бах целиком принадлежит духу немецкой христианской мистики. Наследник глубоких озарений знаменитых средневековых богословов Майстера Экхарта, Генриха Сузо и - в наибольшей степени - любимого им писателя и проповедника XIV столетия, доминиканского монаха Иоханна Таулера, Бах искал единения со своим Творцом в таинственных безднах собственной души. "Царствие Божие внутрь вас есть" (Евангелие от Луки 17:21) - вот одно из важнейших оснований христианской мистики.

На этом же основании строится и все христианское мироощущение Баха. Как это не странно звучит, в следовании идеям немецкого мистицизма, Бах даже является отдаленным наследником восточного греческого православия. Немецкий мистицизм, через посредство знаменитого богослова Иоанна Скотта Эриугены воспринял свои важнейшие идеи единения с Богом от древнего Святого Отца Восточной Церкви, жившего на рубеже V-VI столетий, и известного нам под именем (литературным псевдонимом) Дионисия Ареопагита. Как раз многие из его идей и развивали на протяжении столетий средневековые немецкие мистики.
По мысли так любимого Бахом Таулера, Бог непознаваем в Своей бесконечности, в Своем несоизмеримом с ограниченностью тварного человека величии. Человеку же надлежит, преодолевая собственную ограниченность, привязанность ко всему внешнему, мирскому, побеждая в себе греховные страсти, в любовном стремлении к Творцу погрузиться в таинственные Божественные глубины - встретить Бога в, превосходящей своим сиянием любой тварный свет, бездне сокровенного Божественного мрака. Человеку надлежит, через отказ от всего чувственного, от собственных воли и разума, найти Создателя в храме собственной богообразной души.
Образ такой встречи Творца и Его творения видится Баху, вслед за немецкими мистиками, подобным браку мужчины и женщины. Этот образ уподобления союза верующей души с Богом брачному союзу очень древний, куда более древний, чем Новозаветное Христианство. Одна из самых ярких и поэтичных книг Ветхого Завета - Песнь Песней - рисующая в очень реалистичных, зачастую эротических образах, стремление друг к другу жениха и невесты - царя Соломона и его возлюбленной Суламифи, издревле символически истолковывалась как образ любовного союза Бога и человеческой души.

Для Баха этот образ взаимного любовного стремления друг ко другу Христа и души - один из важнейших в его творчестве. В его кантатах неоднократно возникают диалоги-дуэты между Христом и ищущей с Ним встречи душой. Христос неожиданно является душе и в любовном устремлении, в страстном жаре они скрепляют свой союз-брак. (Трек: дуэт из 49 кантаты).

Именно таков образ встречи Бога и человека, каким он видится Баху: глубоко личная, сокровенная, и в то же время чувственно-страстная, спрятанная от посторонних глаз семейная идиллия возлюбленных.

Всякому христианину надлежит полностью и без остатка растворится в той любви, которая, по слову апостола Иоанна Богослова, есть Бог. Все эти чувственные образы взаимного стремления Христа и души друг к другу неоднократно ставились Баху в вину из-за их предельной реалистичности и откровенности, но его вины здесь нет: он просто следует очень древней мистической богословской традиции Христианской Церкви.

Для Генделя все совсем иначе. Для него, одного из идеологов англиканского протестантизма в музыке, христианский Бог - Бог истории. Англиканство - государственная религия для Англии в предельном смысле этого слова. Оно реализует себя в церкви, во главе которой не папа, не патриарх, не епископ, а король или королева, в церкви одного народа, церкви, осознаваемой в ту эпоху именно как религиозное сообщество нации.

Все это возродило в англичанах то внутреннее чувство, что способствовало - подобно мирочувствию Ветхого Завета - воссоздани в них идеи богоизбранного народа, противостоящего внешним заблуждениям "иных языков".

Не зря в Англии стали возникать вполне легендарные, почти анекдотические представления о том, что англичане - это на самом деле ни больше ни меньше как потерянное некогда 13-е колено Израилево. Возрождение особого интереса к Ветхозаветной истории Израиля в Англии, реализовавшееся в многочисленных ораториях Генделя на библейские темы и сюжеты, было связано как раз с этим англиканским мирочувствием: мы - новый Израиль.

Англичане в значительной степени воспринимали сюжеты ветхозаветных ораторий Генделя "на свой счет", хотя Гендель, разумеется, воспринимал их куда серьезнее и духовно глубже, чем его излишне самонадеянные современники и сограждане.

Именно поэтому и ощущение встречи с Богом, образное выражение союза Бога и христианина в творчестве Генделя явлено нам совсем иначе, чем у Баха.

Для Генделя, как уже было сказано прежде, Христос - Бог истории: истории Спасения человеческого рода. Для него союз с Творцом - единение, осуществляющееся всей полнотой Церкви. Идее таинственной, мистической, глубоко личной встречи Бога и христианской души, которую мы находим у Баха, Гендель противопоставляет тему встречи и союза с Богом единого богоизбранного народа, единой церкви.

Его Бог - Господь властно вмешивающийся в ход земной истории в Ветхом Завете, и Господь ворвавшийся в историю Собственным Воплощением в Завете Новом. Это - Христос, сделавший историю частью Своей жизни через Вочеловечение.

Более того: для Генделя Бог не просто стал частью земной истории, сделавшись Одним из нас, но и освятил эту историю став Сыном Человеческим. У Баха победа Бога осуществляется лишь в каждой отдельной христианской душе.

У Генделя - не только в каждой душе, но и во всеобщей истории человечества, в будущей реальности Апокалипсиса. В музыкальном творчестве Генделя образ подлинной, возвышенной и торжественной встречи Бога и человека является нам в его могучих хорах - в молитвенном всенародном прославлении Иеговы, в исторгаемом из тысяч и тысяч уст и обращенном к Творцу вопле веры, надежды и любви. (Трек: хор из "Соломона").

Здесь, кстати говоря, мы видим принципиальное отличие смысла хоров Генделя от хоров Баха. У Баха всякий хор сродни хоралу: каждый участник хора высказывается в нем лишь от своего имени. Хоры же Генделя - священный рев толпы, которая, в едином, почти безличном порыве, призывает своего Небесного Творца в земных, рукотворных храмах.

Два различных религиозных мироощущения Баха и Генделя - как противостояние христианского мистицизма и библейского историзма - особенно хорошо ощутимы в их отношении к такому страшному моменту жизни всякого человека, каким является венчающий жизнь любого из нас смертный час.

Для Баха смерть христианина - органичное и естественное следствие его любовного союза с Богом, момент, когда этот союз делается совершенным и неразрывным, когда образы Жениха-Христа и невесты-души сменяются подлинным сопребыванием навеки соединенных супругов.

В творчестве, да и в личной жизни Баха мы постоянно обнаруживаем страстное, почти нестерпимое стремление к близящемуся смертному часу. Галантно записывая в "Клавирную книжечку" своей дорогой супруги Анны Магдалены полюбившиеся ему песни, Бах вполне сознательно выбирает большинство из них отнюдь не из произведений любовной лирики, но включает сюда мелодии, посвященные теме смерти. "Если ты со мной, то я с радостью пойду навстречу смерти. Каким прекрасным был бы мой конец, если бы твои милые руки закрыли мои преданные глаза" ("Bist du bei mir...").

Не правда ли, довольно странный способ продемонстрировать даме сердца свои нежные чувства? Но для Баха все это очень органично и естественно. Смерть для него - приобретение. Он жаждет ее, стремится наконец слиться, соединиться с возлюбленным Христом в вечной жизни.

Умирание для Баха - момент окончательной победы над грехом, когда зло наконец-то теряет над ним свою власть. Этот образ страстного желания умереть, нетерпеливого ожидания смертного часа неоднократно возникает в баховских кантатах. Сладостную смерть в различных баховских ариях призывно выкликают то трепетное скрипичное соло, то сентементальная флейта, что нетерпеливый гобой. "Ах, приди скорей, приди скорей, блаженный час!". (Ария из 95 кантаты). Как поется в одном из Баховских хоров, "Христос - моя жизнь, смерть мне награда".

Для Генделя смерть - катастрофа. Наверное, никто, за исключением, быть может, Моцарта, из композиторов XVIII столетия не писал такой жизнелюбивой музыки как Гендель. Никто не умел так восхищаться прекрасным творением Божиим - окружающей его природой. Никто не писал столь живой и трепетной музыки, дающей нам звуковые картины пения птиц, шелеста деревьев, разбивающихся о скалы морских волн, как это удалось Генделю в его чудесном "L?Allegro, il Penseroso, ed il Moderato".

Именно поэтому смерть для него - сродни приводящей в отчаяние, всеразрушающей буре, перед лицом которой человек пока что остается бессильным. (Трек: ария св. Иоанна из "Воскресения").

Смерть для Генделя поражение, однако, поражение временное. Она будет властно повержена Христом во всеобщем воскресении из мертвых, в нескончаемой жизни будущего века. Гендель в это верит твердо.

Быть может именно поэтому с такой неприкрытой издевкой звучит дуэт из "Мессии", написанный на известные слова из Первого Послания к Коринфянам апостола Павла: "Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?" (15:55)?

Разумеется, тема победы над смертью присутствует и в творчестве Баха. Но для Баха это скорее победа над вечной смертью, над смертью души. Здесь одерживается победа над смертью, как следствием греха, низводящим человека во ад. Именно таков смысл победы над смертью умершего за человеческий род Христа, Чье Воскресение было столь возвышено прославлено Бахом в просветленной Пасхальной Оратории. (Трек: вступительный хор из Пасхальной Оратории).

Да Христос одержал победу над смертью, восстал из гроба и нам, вместе с Богоматерью, апостолами и женами-мироносицами надлежит бежать и спешить, чтобы успеть приобщиться к плодам Его Воскресения. Но как приобщиться? По Баху это означает - умереть во Христе. Воскресение Христово, по религиозному мироощущению Баха, прежде всего открыло для нас возможность радостно умереть в чистоте веры, навеки соединившись со своим Господом в жизни за гробом. Вот - та наивысшая радость, что дана нам Христом.

Тема всеобщего воскресения из мертвых, которое должно сопровождать Второе пришествие Христа в день Страшного Суда, Баха, в отличие от Генделя, почти не интересует. Его радость и цель - тот гроб, который станет для него не путем в глубины земли, но ступенькой на небеса. Именно поэтому написанные им по случаю погребения различных лиц кантаты и посвященные теме положения Христа во гроб хоры из Страстей одновременно и печальны и просветленно умиротворены. (Трек: финал из "Актус Трагикус").

Гендель - чужд смирению перед смертью. Он принимает ее, но - ради того, что ожидает человека в грядущем: ради всеобщего Воскресения. Он отказывается мыслить освященную пришедшим в мир Богом историю вселенной без ее закономерного финала - без Воскресения человеческого рода, без окончательной победы над последним врагом: смертью. Он верит, что и сам восстанет при зове той трубы Судного Дня, которая не раз мощно звучала в тех его ораториях, где присутствовала тема Апокалипсиса. Эта труба возглашает в знаменитой басовой арии из "Мессии", она же пробуждает от смертного сна человечество в финале "Маленькой Оды святой Цецилии".

Генделя беспокоит лишь одно: воскреснуть можно по-разному. Можно оказаться причастником вечной блаженной жизни со Христом, но можно, по своим грехам, и быть обреченным на вечную адскую муку.

Однажды, незадолго до своей кончины, Гендель произнес слова, выражающие глубинную сущность его христианской надежды: "Мне хотелось бы умереть в Святую Пятницу (в день, когда Церковь вспоминает распятие и смерть Христа - П.М.), потому что тогда я надеялся бы соединиться с моим Богом, с моим сладостным Господом и Спасителем в день Его Воскресения".

Бах стремился лишь умереть во Христе.

Гендель мечтал умереть вместе со Христом - для того, чтобы в Нем воскреснуть. Его мечта почти исполнилась: он умер в Великую Субботу, ранним утром 14 апреля 1759 года.

И если Господь исполнил эту его мечту - умереть в святые "страстные" дни, то можно надеяться, что Он исполнит и другое упование Генделя: совоскресит его вместе с Собой для небесной славы. Той славы, которую Гендель воспевает в знаменитом "Аллилуия", написанном на текст из Апокалипсиса Иоанна Богослова: "Аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель.